Юная танцовщица феминистских взглядов Би Роулатт была возмущена, увидев на сцене своих коллег с обнаженной грудью. Много лет спустя, уже написав книгу о судьбе Мэри Уолстонкрафт, феминистки XVIII века, она отправилась в Париж, в знаменитое кабаре "Мулен Руж".
Она хотела поговорить с танцовщицами топлес, которые работают в этом безжалостном бизнесе. И, надо сказать, она пребывала в нерешительности перед этим разговором.
Вот ее рассказ.
Французский писатель и художник Жан Кокто был большим поклонником девушек из "Мулен Руж". Он называл их "кариатидами нашей великой и прекрасной эпохи".
Возможно, Жану Кокто никогда не приходилось подтягивать специальным ремешком свою задницу, и его не выталкивали на сцену, - потому что мои воспоминания о жизни танцовщицы сохранили именно эти моменты.
Я была тинейджером, когда получила работу в шоу Isla del Lago на Канарских островах. До того я была поклонницей балета со все растущим интересом к идеям феминизма и даже не представляла себе, во что я ввязываюсь.
Это было бесстыжее шоу гигантских перьев и искусственных ресниц. Но то, что видели зрители, было ничем по сравнению с тем, что происходило за сценой.
Би пришлось быстро усвоить правила поведения танцовщицы кабаре Это был шоу-бизнес с окровавленными зубами и когтями, где выживал самый худой и злой. Будучи новичком, мне пришлось многому научиться. Я не могла танцевать на этих проклятых серебристых каблуках, я даже не могла правильно надеть трусы.
И к моему ужасу, некоторые танцовщицы выступали топлес. Настоящим танцовщицам ни к чему выставлять свою грудь, возмущалась я.
Это была та граница, которую я отказалась переходить. Вообще, весь мой тогдашний опыт можно сравнить с падением в параллельную вселенную. Местами блестящую, но очень, очень сложную.
Через неделю репетиций я все еще не могла танцевать на каблуках. Высокая блондинка взяла меня под свою опеку.
Она уже давно танцевала, ее все называли "тетушкой Дебби", и она часто брала новеньких под свое крыло. Она посоветовала мне забыть о мозолях и не снимать каблуки целый день.
Уже начали болтать, что я совершенно бесполезна и скоро сдамся. У меня был только один способ выжить. Я натянула каблуки и поковыляла на сцену.
Би и Дебби в гримерке К счастью, скоро дела пошли лучше. Я узнала о том, что такое "день взвешивания", когда танцовщицы выстраиваются в линию и взвешиваются одна за другой. Как предотвратить затекание пота на клей, которым крепятся искусственные ресницы. И как сделать нитку от тампона невидимой.
Я научилась спать днем, загорать так, чтобы не было линии загара, не есть и не пить перед шоу и никогда, никогда не вставать на пути примы во время быстрой смены костюма. И когда я, наконец, отработала взмахи ногами на каблуках, меня приняли окончательно.
Мы проводили долгие часы в гримерке, усыпанной блестками, окруженные нашими собственными отражениями и сиянием гримировальных ламп.
Ночь за ночью мы просиживали там, рассевшись кружочком, обнажая друг другу души и штопая колготки. Жестокие бойфренды, сложное детство, оральный секс, диеты, однополые партнеры, аборты, неудачная операция по увеличению груди – мы обсуждали буквально все.
Это были сильные, много и тяжело работающие независимые женщины. Ни одну из них нельзя было назвать глупой.
Тем не менее, я была удивлена тем, что они считают приемлемым – разве я жила в хрустальном дворце все это время? Но тем менее, комната была полна голодных женщин, с маленьким заработком, которые позволяли унижать себя публичными взвешиваниями и которых работодатели называли "суками" и "коровами на льду". Почему мы мирились с этим?
Би и Дебби в те времена, когда они танцевали на сцене... 
...и сегодня Много лет спустя, когда я писала книгу "В поисках Мэри" о прародительнице феминизма, я нашла "тетушку Дебби". Наша встреча началась с того, что мы исподтишка оценили друг друга.
Когда бы ни встретились две танцовщицы, они начинают с "собачьего" обнюхивания, проверки задницы: не растолстела ли? Любая танцовщица боится критического взгляда другой танцовщицы. Мы делаем вид, что нам нет дела, но это не так.
Очень скоро мы начинаем смеяться и делить воспоминаниями. Однако воспоминания Дебби о жестокости за сценой оставляют мои воспоминания далеко позади.
Завистливые коллеги саботировали смену костюмов между танцами и даже хуже: ей приходилось делать регулярные инъекции, чтобы уменьшить боли в спине.
Исполнительницы канкана на рисунке Тулуз-Лотрека Мы вместе решили сходить в "Мулен Руж", где Дебби начинала в 16 лет. Это легендарное парижское шоу было местом рождения канкана, который обессмертил Тулуз-Лотрек.
И по сей день канкан остается его визитной карточкой и ежедневной рутиной. Оксфордский словарь так описывал канкан: "неистовый и в последнее время даже неприличный танец, распространенный в Париже, за который туристы из Британии и Америки неплохо платят".
Хотите еще определений? Это кошмар любой танцовщицы – самый опасный, сложный и приносящий больше всего травм.
Дебби рассказывала о разбитых носах, разорванных сухожилиях и знаменитых прыжках в шпагате: "Мы должны были подпрыгнуть в воздухе, сделать шпагат в полете и вернуться в первоначальную позицию. Никто не знал, что во время этих прыжков мы кричали!"
Тот самый шпагат Мы приехали в "Мулен Руж" и нас проводили в самое сердце этой усыпанной блестками планеты. Стойки с одеждой тянутся одна за другой, головные уборы высятся до самого потолка.
Гигантские розовые и красные перья покачиваются, будто огромный коралловый риф. Между ними порхают стайки большеглазых и белокожих танцовщиц. Они похожи на прекрасных инопланетянок. Я никогда не была в "Мулен Руж", но этот мир напомнил мне тот мир, который когда-то знала я.
Кейти, одна из танцовщиц, недавно вернулась в строй после травмы, связанной с тем самым прыжком в шпагате. Она начала работать пять лет назад, и тогда на пробах было 300 девочек.
Сегодня число желающих гораздо меньше, с трудом наберется 30-40 человек, и танцовщицы в основном англичанки, да и сегодня в шоу участвуют танцовщицы со всего мира.
И хотя стандарты шоу выросли, уровень тирании стал совсем другим. Когда я рассказывала Кейти о "публичных взвешиваниях", она чуть не упала со стула от удивления. "Нет, это невозможно! Конечно, мы должны поддерживать форму. Если что-то меняется, то нас просто отводят в сторонку и проводят беседу, но публично – никогда!"
Я пыталась копнуть глубже, чтобы найти неопровержимые доказательства жестокой эксплуатации, но тут Дебби прервала меня: "Работа в "Мулен Руж" была самым лучшим, что случилось со мной в жизни, и могу сказать, что я работала бы там и бесплатно".
"Большая честь работать здесь, - соглашается Кейти, - быть танцовщицей – для меня все. Здесь я могу быть самой собой, я замечательно себя здесь чувствую".
Но почему же танцовщицы должны выступать с обнаженной грудью?
Би отказалась танцевать топлес, но Дебби на это согласилась, потому что это повышало ее статус Кейти дипломатично улыбается: "Я знаю, это подходит не всем. Но на самом деле это дает танцовщице более высокий статус". Они перемигиваются с Дебби: "Это выделяет тебя из всего канкана".
"Статус?!" - повторяю я.
"То же самое было и в мое время, - говорит Дебби. - Девушки с обнаженной грудью стоят выше в пищевой цепочке, у них отдельная хореография, которая представляет их с лучшей стороны". Она хватает меня за коленки в восторге: "Вы, девчонки, только хор на нашем фоне!"
"Как бы то ни было, - говорит Кейти, - множество людей поменяли свое мнение, когда увидели шоу". Я же тихонько решаю не менять свое мнение.
Танцовщицы с закрытой грудью - всего лишь хор Перед самым подъемом занавеса я шепчу Дебби: "Мне все еще снится этот момент". Воспоминания о тех чувствах, которые я испытывала на сцене, вновь оживают и приносят боль. Я задерживаю дыхание, и шоу начинается.
Шоу было блистательной, исступленной, чистой вневременной радостью. В нем были и вызывающие моменты, и моменты китча, но какое еще шоу может похвастаться перьями и стразами стоимостью тысячи евро, 800 парами туфель ручной работы, 700 серебристыми ведерками для шампанского и пятью питонами?
А танцовщицы настолько прекрасны, что захватывает дух. Они словно ожившие статуи. И ностальгия по серебристому экрану, и сам канкан, и его бесстыжая слава - все это приводит аудиторию в неистовство.
"В "Мулен Руж" мы уважаем традиции, - говорит Тьерри Утрилла, бывший танцор и коллега Дебби, а сегодня режиссер-постановщик, - в этом есть своя магия, и мы не можем изменить положение вещей".
Шоу закончилось, но вернуться в обычную жизнь просто невозможно. Разговор вновь заходит о груди: прикрывать или нет?
К сожалению, Кейти оказалась права: шоу изменило мое мнение. В нем не было ничего непристойного, это было за тысячу миль от того, что мы сегодня называем "тверк". Это чистая красота, будто выступают обнаженные античные статуи.
Когда официанты начали складывать стулья вокруг нас, я поняла вот еще что: танцовщицы очень сплочены, у них есть свой код поведения.
Если вы вместе переживаете мучительную боль, она делает вас семьей. И вот я здесь, с женщиной, которая заступилась за меня 25 лет назад.
За всеми этими блёстками и стразами существует настоящий союз сестер, и если сегодня девочкам из "Мулен Руж" нужно за что-то держаться, то это именно то, из-за чего стоит работать здесь.
"Давайте посмотрим правде в глаза, - говорю я. - Эти танцовщицы более здоровые, чем были мы, они больше работают и они гораздо меньше стервы, чем мы".
"Да они просто лучше", - кивает Дебби.
"Слава богу, мы уже достаточно стары, чтобы вести себя плохо", - хихикаем мы. Для сглаживания своих негативных воспоминаний мы пьем шампанское. И все отрицательные моменты, отчетливо проявляющиеся в свете моих политических взглядов, магическим образом исчезают.
Как я могла это забыть? Рабочий век танцовщицы – очень короток, но полон хрупкой радости – временного и драгоценного триумфа над гравитацией.
Возможно, имело бы смысл потратить все эти трудные годы на изучение игры на гитаре, чего-то менее травматичного и чего-то, в чем ты никогда не станешь слишком старой.
Но мы потратили их на совершенствование собственного тела. И это, пусть и на короткое время, дало нам возможность летать.
Все – от Руми до Ницше – превозносят танец.
Американский хореограф Мерс Каннингем знал правду: "Вы должны по-настоящему любить танец, чтобы заниматься им. Он не вернет вам ничего, ни стихов, которые можно будет напечатать и продать, ни картин, которые можно будет показать в музее, ничего кроме того короткого неуловимого момента, когда ты чувствуешь себя живым".
Свежие комментарии