Когда я ещё подростком в 1997 году иммигрировал в Швецию, меня направили в специальный школьный класс для иммигрантов с углублённым изучением шведского языка. В классе учились подростки разных возрастов из самых разных стран: Эфиопии, Того, Ганы, Ирака, Афганистана, Ирана, Филиппин… Некоторые из них почти никогда не учились в школе. Из европейцев были только я, поляк, украинец и немец, который вскоре уехал обратно в Германию. Я со всеми одноклассниками был в хороших отношениях, однако в целом в классе атмосфера была ужасная. Между представителями средневосточного и африканского контингентов постоянно происходили перепалки и драки. В адрес последних регулярно звучали оскорбительные выражения, из которых «горилла» было самым мягким. Эти перепалки очень раздражали и мешали учёбе. Я сильно сочувствовал нашей учительнице Монике, которая проявляла невероятное терпение и несмотря на свинское поведение отдельных учеников, никогда не срывалась и не позволяла себе неуважительно обращаться ни с одним из них. За это её все уважали и слушались. Однажды, общаясь с Моникой за обедом в школьной столовой, я выразил озабоченность тем, что Швеция принимает так много мигрантов. Объяснил я это примерно так: 

«Ну вот посмотрите, как они себя ведут. И при этом детей рожают много. Если так будет продолжаться, то скоро вся Швеция будет заселена арабами и неграми, и шведов-блондинов уже с фонарём потом не сыщешь.»

Моника задала мне встречный вопрос: «А почему ты считаешь, что было бы лучше, если бы Швеция была заселена блондинами?» Этим вопросом Моника разоблачила во мне расиста. В моём вопросе была заложена та ловушка ксенофобии, в которую попали десятки миллионов европейцев, обеспокоенных сегодня наплывом иммигрантов из Азии и Африки. Я попытался найти рациональный ответ, но без обобщений и искажений у меня это не получалось.

Рациональная логика ксенофобии

На самом деле, рациональная логика за моими словами всё же имелась. Просто я сам тогда ещё её не понимал. Когда я приехал в Швецию, я почувствовал себя как хоббит среди эльфов. Шведское общество поразило меня своим уровнем культуры, вежливости, неконфликтности, толерантности, взаимоуважения, аккуратности, открытости и честности. Я же приехал из страны, в которой общество в некоторых аспектах напоминало тот зверинец, который я наблюдал в иммигрантском классе. В одной из минских школ, где я учился, ситуация была ещё похлеще. Моника вряд ли представляла себе жизнь в другом обществе, а я представлял. Зная всё это, и видя поведение моих новых одноклассников, подобных которым в Швецию переезжало всё больше, я почувствовал угрозу тому обществу, которое мне так понравилось. Мне не хотелось, чтобы оно менялось. Мне хотелось огородить его от чужеродных алгоритмов поведения, которые мне не нравились. Увидев проявление этих чужеродных алгоритмов поведения среди моих одноклассников, я сделал обобщающий вывод об их этно-культурном общем знаменателе. Я подсознательно решил, что именно так ведут себя смуглокожие иммигранты, и поэтому чем больше их будет в Швеции, тем больше в шведском обществе будет такого рода поведения.

Обобщив таким образом всех смуглокожих в один отрицательный образ, образ светлокожих блондинов-шведов начал казаться мне положительным антиподом этого образа. Неудивительно, что постепенное вытеснение последнего первым как последствие массовой иммиграции показалось мне нежеланным явлением. В момент общения с Моникой я ещё не проследил у себя эту логическую цепочку, и поэтому не смог ответить на её вопрос «почему?».

Мифы об иммигрантах

Если бы я попробовал, то мои доводы разбились бы о скалы собственной несостоятельности, ибо ксенофобия никогда не может морально себя оправдать не прибегая к обобщениям, упрощениям и лжи. Ведь если бы я был объективен, то я бы не выбросил их своей логической цепочки тот факт, что не все африканцы и азиаты в моём классе вели себя плохо. Если начать разбираться, то разжигали всё один-два человека, а остальные — лишь реагировали с разной степени сдержанностью. Был среди нас совершенно очаровательный мальчик из Афганистана — божий одуванчик, никогда никому плохого слова не сказал. Но получилось, что я и его подмёл под одну гребёнку со всеми остальными, которых «слишком много». Возможно, он бы не выжил, если бы шведское общество тогда было со мной солидарно и не предоставило ему убежища. Возможно и меня бы не впустили.

Сегодняшние противники иммиграции орудуют подобными методами обобщения. Ксенофобию пытаются прикрыть утверждениями вроде:

• Эти беженцы вовсе не от войны бегут, а в поисках хорошей жизни;
• Среди беженцев полно исламистов и потенциальных террористов;
• Иммигранты не хотят работать — им только социальные пособия подавай;
• Иммигранты не хотят интегрироваться, а хотят жить по своим законам (Шариат и т.п.)
• Экономика не выдержит такого наплыва иммигрантов;
• Иммигранты забирают рабочие места у местного населения;

Все эти утверждения a priori несостоятельны по причине вульгарнейшего обобщения. Вот смотрите:

Миф 1: Беженцы — ненастоящие

Да, есть явно среди беженцев те, кто на самом деле не находился в зоне военных действий, а решил воспользоваться массовой миграцией чтобы перевезти свою семью туда, где у детей будет нормальная жизнь и будущее. Можно считать это дьявольской подлостью, но это никак морально не оправдывает отказ в убежище тем, кому оно действительно нужно. Сколько бы не было среди беженцев авантюристов, но война в Сирии — это действительность, и если с начала войны около 9 миллионов сирийцев покинули свой дом, то резонно предположить, что они не просто испарились.

Миф 2: Беженцы — скрытые террористы

Да, явно есть среди беженцев исламисты, и возможно даже террористы. Но сколько их? За 2014 год в Евросоюз прибыло 627,000 беженцев. За этот же период, по данным Интерпола, по подозрению в террористической деятельности было арестовано 774 человека. Почти половина из них были активистами ультра-правых, ультра-левых, сепаратистских и прочих европейских организаций. Даже если среди остальных были беженцы, то их доля от всех беженцев в ЕС — микроскопическая. По данным того же Интерпола, только 1% от всех террористических атак в 2014 году в Европе совершили мусульмане.

Миф 3: Иммигранты не хотят работать

По данным Eurostat, средний уровень безработицы среди жителей ЕС, рождённых за пределами ЕС, в 2015 составил 18,5%. Среди рождённых в ЕС этот уровень составил 12,4%. Учитывая то, что иммигранту по объективным причинам в принципе сложнее устроиться на работу, лично меня эти цифры не удивляют. Но даже если допустить, что среди этой разницы в 6,1% есть халявщики, которые принципиально не хотят работать, то уж как минимум не корректно было бы вешать этот штамп на всех иммигрантов, 81,5% которых объективно работают.

Миф 4: Иммигранты отжимают рабочие места у коренного населения

Да, больше людей всегда означает большую конкуренцию за рабочие места. Но тут мне вспоминаются слова американского комика Луи Секея: «Если кто-то, не имеющий связей, денег и не знающий языка, умудряется тебя подсидеть, вполне возможно причина в том, что ты — дерьмо.» С точки зрения общества, нет ничего плохого в конкуренции за рабочие места. Наоборот, она подстёгивает людей самосовершенствоваться, и не даёт зажравшимся лентяям, хамам и неучам возможности тормозить конкурентоспособность экономики.

Миф 5: Наплыв мигрантов угрожает экономике

Многие думают, что наплыв мигрантов плохо сказывается на экономике. Ведь это так дорого — содержать столько людей! Как экономист, могу вас заверить, что это не так. Да, это нагрузка для государственного бюджета. Но по законам рыночной экономики, при наличии здоровой экономической системы, увеличение нагрузки на госбюджет стимулирует экономический рост. Приведу наглядный пример: в 2015 году Швеция приняла 112,000 беженцев. До того, как они интегрируются в общество и станут самообеспечиваемыми, каждому из них нужно жильё, деньги на питание и одежду, обучение шведскому языку, лечение и т.д. Эта потребность создаёт огромный рост потребления товаров и услуг, стимулирует увеличение производства и торговли, создаёт рабочие места (учителя, врачи, продавцы и т.д.), тем самым увеличивая налоговые поступления в казну.

Да, но откуда взять деньги на это всё, спросите вы? Стране со здоровой экономикой всегда несложно взять деньги в долг под небольшой процент. В 2015 рента государственного долга Швеции составила менее 1% годовых. За 2015 год ВВП Швеции вырос на 4,1%, в том числе благодаря резко выросшим расходам на беженцев. Другими словами, наплыв беженцев — не только не угрожает экономике, но наоборот экономически выгоден. Я уже не говорю об острой необходимости притока рабочей силы в долгосрочной перспективе для стареющего общества, где своих детей рождается всё меньше. Безусловно, есть определённый порог, выше которого не прыгнешь. Если приедет не 112,000 а 10 миллионов, то ситуация будет другая. Но такого сценария пока не предвидится.

Миф 6: Иммигранты не хотят интегрироваться

Что касается утверждения о том, что иммигранты не хотят интегрироваться, то тут статистику не приведёшь. Я встречал в Швеции иммигрантов которые, на мой взгляд, не проявляли достаточного желания интегрироваться. Одним таким человеком был муж моей матери, грек по происхождению, который после 30 лет в Швеции говорил по шведски хуже, чем я после года, и жил на соцобеспечении. Была у мамы также подруга россиянка, инженер по образованию, но также годами жила на соцобеспечении, язык знала плохо и вечно хаяла всё шведское. Была знакомая полька с подобной историей, знакомый украинец, знакомый курд — все примерно одинаковые халявщики и лентяи… Но гораздо больше я встречал обратных примеров. Моя бывшая коллега, ныне маркетинг-менеджер в крупной международной компании, в 1990-е бежала с семьёй из Ирака. Однажды она рассказывала, как они застряли на вокзале в Мюнхене. Им нужно было ехать до Франкфурта, где их ждали родственники, но у них совсем не осталось денег. И какой-то незнакомец купил им билеты. В нашем региональном офисе работал сириец, бежавший от Ассада 4 года назад. Коллеги его очень любили, и он обожал Швецию, которая его приняла и дала ему шанс. Из моего класса 1997 года, где был зверинец, ребята тоже неплохо устроились. Всех не отслеживал, но как минимум не могу утверждать, что кто-то из них не хотел интегрироваться.

В конце концов я сам тоже неплохо устроился. И даже успел обнаглеть настолько, что хотя сам иммигрант, позволяю себе критиковать щедрость шведской миграционной политики. Несовершенна человеческая память. Многие венгры, чехи и словаки, строящие сегодня ограждения и отказывающиеся принимать беженцев, также явно забыли, как около 400,000 венгров, чехов и словак бежали в западную в Европу после подавления советскими войсками Венгерского восстания в 1956 году и советского вторжения в Чехословакию в 1968-ом, и их принимали.

Венгерские беженцы в Австрии, 1956 г.

Если не принимать, то что?

И при всём этом за моей некогда юношеской ксенофобией, как и всей волной недовольства потоком беженцев в Европу, кроется рациональная логика. Мы все понимаем, что под влиянием массовой миграции Европа будет меняться, как менялась всегда, ибо миграция была всегда. Даже если большинство мигрантов успешно интегрируется, это как минимум займёт время, поколения. Общество станет другим. В том числе из-за растущей нетерпимости. Мне, как и многим, это не нравится. И тут многие берутся критиковать политиков вроде Ангелы Меркель за то, что они, мол, всех принимают.

А я бы хотел спросить тех, кто критикует: а что бы вы сделали? Если люди десятками тысяч приплывают на плотах к берегам Греции — что прикажете с этим поделать? Кто-то скажет: отправлять обратно. Куда? В Сирию, куда не летают самолёты, не ходят поезда и где идёт война? В Турцию или Ливан, где их не примут? А что делать с теми многими, у которых нет документов, и вообще непонятно, кто они и откуда? А представьте, сколько денег, ресурсов и времени стоит выяснение личности каждого афганца, и высылка его обратно в Афганистан. Уж не лучше ли вложить эти ресурсы в обучение и интеграцию, чтобы этот афганец, как многие мои знакомые иммигранты, как я, мог работать на благо обществу?

И пока выясняются личности, оцениваются основания для убежища, где этим голодным, напуганным и измученным бегством людям жить и кому их кормить? Балансирующей на грани банкротства Греции? В этой ситуации нет ничего более благородного, чем проявить солидарность с Грецией и принять часть беженцев к себе. И нет ничего более паскудного, чем огородиться забором и сделать вид, что нас это не касается.

Мальчик успокаивает плачущего отца у македонской границы. (CNS photo/Georgi Licovski, EPA) Nov. 20, 2015.

Напоследок вспомнился один сюжет с пограничной территории Венгрии, где один местный сельский житель поселил к себе десяток семей беженцев. Репортёр у него спросила: «Как вы смогли принять у себя столько людей?», на что этот пожилой человек ответил: «А как я мог их не принять?»

Источник