На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Владимир Игнатьев
    От рака чеснок с молоком от давления чеснок с маслом , от поноса чеснок с луком...Может просто жрать чеснок с солью...Чем полезен и чем...
  • А Кудасов
    И для чего это надо, продлить что и для чего? Ещё раз, надо ли это? Сам то Бехтерев ломал ли себя в старости?5 признаков, что ...
  • Владимир Соловьев
    И ЕЩЁ ОДНО: ГОРЕ ОТ УМА!5 признаков, что ...

Дьявол в склянке. Морфий

Пять самых сильных наркотиков, еще недавно считавшихся лекарствами.
2. МОРФИЙ
Как немецкий педант двух французов «сделал»

Когда против опиума накопилось уже достаточно «компромата», лучшие представители лекарского сословия задумались, как бы получить на его основе болеутоляющее и вместе с тем безвредное лекарство.

Сначала за дело взялись французы Дерзон и Сегьен. Эти ученые-фармацевты, следуя идее Парацельса, об извлечении из растительного сырья чистых действующих веществ, решили выделить из опиума его главный «болеутолитель». Первому повезло Дерзону. Он добыл «соль опия» – бесцветные кристаллы с наркотическим действием. Все бы ничего, но добытая «соль» оказалась щелочной. 

Дерзон, что называется, глазам не поверил. В науке тогда господствовало мнение, что растительные вещества не могут быть щелочными, а только кислотными или в крайнем случае нейтральными. Ну, не могут, так не могут, решил Дерзон, значит, я плохо очистил «соль» от аммиака… И блестящее открытие скользнуло мимо.

Вскоре повезло и Сегьену. Он тоже добыл кристаллы из опия, убедился, что они действительно щелочные и… тоже развел руками: не может быть! Или все-таки может? Эээ… возможно «соль опия» имеет двойственную, растительно-животную, природу, предположил он. Дальше этой мысли Сегьен не пошел – смелости не хватило. 

Ф.Сертюрнер

Тогда за дело взялся немец Фридрих Сертюрнер – безвестный аптекарь из Вестфалии. В 1804-м он получил все те же кристаллы, нашел, что они хорошо растворяются в спирте и назвал их «снотворным веществом» (раз уж сырьем для него послужил снотворный мак). 

Новые растительные кристаллы имеют щелочные свойства? Хм…, ну что ж, значит, теория ошибалась. Этим выводом немецкий аптекарь поделился с коллегами в 1805 году. Его мнение проигнорировали. Открытия попросту не заметили. 

Но Сертюрнер оказался упорным малым, и не бросил начатого дела. Он повторил свое исследование с немецкой дотошностью, тщательно очистил новые кристаллы и зарисовал их. Заодно и название придумал – «морфий», в честь греческого бога сна Морфея. Подробные исследования заняли у него 12 лет. В 1817 году Сертюрнер опубликовал вторую статью о своем открытии. Но… нет пророка в своем отечестве. Эпохальное открытие на родине автора встретили равнодушно. Зато какой шум поднялся во Франции! Опыты Дерзона и Сегьена там не забыли и во весь голос заговорили о французском приоритете. А Сертюрнер что… он только доказал, что в опии есть вещество со щелочными свойствами, подумаешь, важность! Между тем в 1817 году морфий впервые поступил в продажу в качестве болеутоляющего. 

Гей-Люссак

Конец спору положил знаменитый французский химик Гей-Люссак. Он на весь мир заявил о важности работ Сертюрнера и признал его приоритет в открытии нового класса растительных веществ. Против такого авторитета в науке не попрешь – это в Парижской академии наук понимали. Так что академики без лишних слов узаконили авторство и присудили Сертюрнеру за открытие морфия (Гей-Люссак предложил называть его морфином) премию – 2 тысячи франков. 

Только то, что нужно каждому ребенку…

«Первой ласточкой» среди препаратов с морфием стал в 1849 году успокаивающий сироп госпожи Шарлотты Уинслоу. Это было еще до эпохи массового применения нового лекарства в медицине, о нем на тот момент знали даже не все медики. Тем не менее, сиропу была сделана широкая реклама в американских газетах под видом советов для мам: «Устали от бесконечного плача ребенка, который страдает от боли при прорезывании зубов? Тогда вам следует посетить аптеку и захватить бутылочку с успокаивающим сиропом миссис Уинслоу. Он является полностью безопасным и приятным на вкус. Благодаря этому средству, ребенок будет спать сладким сном и на следующий день проснется с розовыми щечками». Не правда ли, какая трогательная забота! Возможно, сама госпожа Уинслоу руководствовалась исключительно гуманными соображениями и действительно стремилась помочь и детям, и их родителям. Но давно известно, куда ведет путь, вымощенный благими намерениями… 

Разрекламированный сироп содержал странный коктейль из карбоната натрия и аммиака, сдобренный более чем щедрой порцией морфия – 65 мг на унцию жидкости (0,3 л). То, что нужно каждому ребенку! В «Нью-Йорк Таймс» писали, что сиропчик действует «как волшебство; малыш быстро засыпает, и вся боль и нервозность исчезают». Еще бы! Правда, выяснилось, что «боль и нервозность» исчезают иногда вместе с жизнью младенцев – дети погибали от передозировки морфия. А те, что оставались в живых зачастую имели проблемы с психикой и нарушениями сердечной деятельности. Но пока разобрались в причинах происходящего, пока суд да дело… успело вырасти не одно поколение. В Америке сироп Уинслоу продавался в аптеках более 60-ти лет, и был заклеймен Медицинской ассоциацией как «детоубийца» только в 1911 году. А на другой стороне Атлантики – в Великобритании опасное успокоительное свободно продавалось до 1930 года. 

Как «неудобное» лекарство завоевало мир
morf10.jpg
 
Итак, морфий, на который доктора возлагали большие надежды, был пущен в ход. Это оказался очень горький кристаллический порошок, который к тому же плохо растворялся в воде, а значит, не мог быть принят пациентом в виде раствора или просто с пищей – ведь из пищеварительного тракта он как-то должен попасть в кровь… В спирте морфий растворялся превосходно, но ведь не каждому больному дашь спиртовую настойку. 

Оставалась только одна лекарственная форма – суспензия, но и в таком виде лекарство было очень трудно проглотить. Словом, о морфии скоро стали забывать из-за его неудобных свойств. Забвение продлилось до середины XIX века. В 1853 году французский врач-ортопед Чарльз Габриэль Праватц изобрел устройство для впрыскивания лекарств в мышечную ткань, и назвал его немецким словом «шприц». В том же году независимо от него подобное устройство предложил и доктор Александр Вуд. За несколько лет конструкцию шприца доработали и уже в 1860-м после ряда усовершенствований шприц стали охотно применять европейские врачи. 
 
Ч.Г.Праватц

Теперь перед полузабытым морфием двери медицины широко распахнулись. Соляно-кислотный и хлоро-водородный растворы морфия можно было вводить подкожно, и вскоре «неперспективный» препарат сделался весьма популярным средством: от бессонницы, от хронических болей, для смягчения кашля, для прекращения конвульсий… Колоть его оказалось очень удобно: препарат избавлял пациентов от боли – врачи потирали руки. Они не боялись, что больные привыкнут к морфию и попадут в зависимость от него, как это нередко случалось с опиумом. Виной тому было странное заблуждение медиков, будто бы привыкание к опиуму – это свойство исключительно желудка, а если лекарство попадает в организм, минуя этот орган, то и никакой наркомании не будет. Очень скоро им предстояло разочароваться в этой теории, но пока морфию радовались все – и больные, и сами эскулапы. 

Война как катализатор наркомании
То, что пристрастие к морфию развивается еще быстрее, чем к опию, выяснилось неожиданно. И помогли в этом, как ни странно, войны – Крымская (1853-1856) и Франко-Прусская (1870-1871). Множеству раненых в те годы были сделаны операции с использованием морфия в качестве наркоза, и еще большему числу солдат морфий давали, чтобы уменьшить страдания от ран. Новое средство делалось все популярнее, и врачи-практики второй половины XIX века связывали с ним большие надежды. Однако после Франко-Прусской войны, завершившейся победой немецкого оружия, в Германии разразилась непонятная эпидемия среди солдат и офицеров армии-победительницы. Все они жаловались на слабость и общее разбитое состояние, нарушение пищеварения, припадки раздражительности, черную тоску и уныние. И все как один твердили, что исцеляют их только уколы морфия… 

Вскоре выяснилась ужасная правда. Немецкую армию, в буквальном смысле, посадили на иглу стратеги из немецкого генерального штаба. Во время войны войска совершали стремительные многокилометровые марш-броски и неожиданно нападали на врага, достигая победы внезапностью. Осуществлять такие маневры без сна, отдыха и восстановления сил солдатам было бы невозможно, когда б не морфий. Вместо того чтобы дать людям выспаться и подкормиться, как это делалось прежде, солдатам и их командирам на ночных стоянках полковые врачи кололи новомодный морфий, а наутро скоростной марш в полной выкладке возобновлялся. Война была короткой и победоносной, но многие, вернувшиеся с войны сделались законченными наркоманами. 

Болезненное привыкание организма к морфию назвали «морфинизмом», но что делать с этими страдальцами решительно никто не знал. Замечая, что «целебный эффект» с каждым разом все слабее, больные наращивали дозы и впадали в «запой» как пьяницы. А потом стали умирать от передозировки. Врачи пробовали лечить их наугад, не имея ни опыта, ни метода, и даже не представляя себе механизма привыкания. Они пробовали изолировать таких больных и переставали давать им наркотик. Больные пытались выпрашивать «лекарство», клянчили, унижались, ползали на коленях, впадали то в ярость, то в крайнюю апатию, а потом к ужасу врачей у них начинались судороги, сильнейшие выворачивающие боли в мышцах, суставах, позвоночнике – «ломка». Больные рыдали, метались, катались от боли по полу и жалобно скулили. Нередко абстинентный синдром сопровождался психозом. Наблюдать муки больных хладнокровно было выше человеческих сил… 

Была ли Анна Каренина морфинисткой?
Анна Каренина. Картина Г.М.Манизера

Число морфиновых наркоманов во второй половине XIX века быстро росло, и женщин среди них было не меньше, чем мужчин, поскольку они привыкали к наркотику гораздо быстрее. Более того, дамы из высшего общества во второй половине XIX века подвергались большей опасности стать наркоманками, чем мужчины. Причины тому были вполне заурядные, а именно: «периодические дамские недомогания», свойственные всему женскому полу. Чувствительные и изнеженные аристократки жаловались семейным докторам на «ужасные боли» и медики прописывали высокородным пациенткам обезболивающие средства на основе опия или морфия, благодаря которым, «эти дни» протекали намного легче. Однако регулярное употребление наркотика в течение 4-5 дней ежемесячно быстро вызывало привыкание. Без «лекарства» у дам начинались «капризы», несварение и прочие проблемы со здоровьем. Избавляли от недомоганий все те же инъекции морфия, которые считались в то время прогрессивным способом лечения. 

Эти исторические реалии лет десять назад навели модного театрального режиссера Андрея Житинкина на мысль о том, что героиня романа Толстого Анна Каренина была, по всей вероятности, морфинисткой, и на ее неуравновешенное поведение сильно влияли тяжелые наркотики, которыми она злоупотребляла. Такую идею Житинкин высказал вслух еще до того, как в 2003 году в Театре на Малой Бронной прошла премьера его «Анны Карениной». Сказать, что героиня спектакля на сцене «злоупотребляет» было бы сильным преувеличением – никаких шприцов и жгутов зрители конечно не увидели. Да, в сцене, где Анна умирает, она кричит «Морфию мне! Морфию!» – но ведь ясное дело, она страдает от сильной боли. И еще пару раз в течение спектакля героиня наливает в рюмочку какую-то жидкость из прозрачного флакона. Вот и все. Уж если на то пошло, то у Льва Николаевича в романе морфий упомянут шесть раз (не поленились подсчитать литературоведы). При этом классик едва ли хотел навести читателя на мысль, что его Анна – наркоманка. Он всего лишь добросовестно отображал бытовавшие в то время методы: мадам Каренина после родов имела серьезные проблемы «по-женски» и едва не умерла, разумеется, лечили ее так, как предписывала передовая медицина XIX столетия. 
Тем не менее, «инсинуации» известного режиссера вызвали у публики всплеск негодования. Житинкина обвинили в извращении классики и сняли с поста главного режиссера. 

иллюстрация А.Самохвалова к роману Л.Н.Толстого "Анна Каренина"

Из-за чего, однако, копья ломали? Какова в действительности вероятность того, что Анна Аркадьевна могла «сидеть на игле»? Увы, очень велика. Привыкнув к морфию во время болезни, она могла и дальше взбадривать себя самостоятельно, уже без санкции врача. Подобное «самолечение» было обычным делом в аристократических фамилиях и высокородных семействах. Существовало даже нечто вроде моды на «недомогания», намекавшие на хрупкость женского организма. Упасть в обморок (или сделать вид, что вот-вот лишишься чувств) считалось вполне бонтонным. Дамам из общества полагалось иметь при себе средства первой помощи – нюхательную соль и премиленький вышитый чехольчик со шприцем, заправленным морфием. Этот набор можно было найти в ридикюлях светских львиц, выезжавших в гости и на балы. Лучшие доктора говорили знатным дамам, что морфий – «последний писк» медицинской науки, ее большое достижение. Их пациентки и сами это чувствовали – эйфория от уколов, которые делались прямо в разгаре светских увеселений где-нибудь в уединенной дамской комнате, переживалась во всей силе. И о том, что может возникнуть болезненное привыкание, а с ним и абстинентный синдром, никто еще не догадывался.   

Однако размах явления был таков, что в конце 70-х годов XIX века даже газеты писали о странной, возникшей словно бы на пустом месте проблеме. Вот, например, «Московские ведомости» (издание, заметим, довольно консервативное): «Каждому из нас, наверное, приходилось видеть между своими знакомыми людей, до такой степени привыкших к морфию, что они без него совершенно не могут обойтись» – констатировала газета в ноябре 1979 года. Русским языком сказано: «в обществе» полным полно законченных наркоманов! 

А энциклопедия Брокгауза и Ефрона, выходившая в 1890-1907 годах, поместила на своих страницах статью «Морфинизм», где проблема осознанна уже совершенно ясно: «…Много морфинистов среди совершенно здоровых на вид людей имеется во всех городах, там, где кипит общественная жизнь, где рано расстраиваются нервы. Число приучающихся к морфию с каждым годом все больше и больше: тысячи мужчин перед началом своих занятий вводят себе отраву; дамы подбадривают себя впрыскиванием морфия даже во время бала». 

Доктора в группе риска
М.А.Булгаков

Вот как описывает эйфорическое действие морфия писатель Михаил Булгаков устами своего героя злополучного доктора Полякова, уже начавшего привыкать к наркотику: 
«Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется. Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека. И если б я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфием».
 
Кадр из фильма "Морфий" (по М.А.Булгакову), 2008 г., режиссер А.Балабанов

Испытав его блаженное действие, доктор снова и снова возвращался к нему, не замечая, что становится рабом наркотика и обманывая себя, что он как врач и как человек с недюжинной силой воли будто бы контролирует ситуацию. 

Неограниченный (или даже ограниченный) доступ к наркотику позволял врачам проводить на себе манипуляции и эксперименты, которые поначалу вовсе не казались им опасными. Неудивительно, что среди конченых морфинистов процент врачей (а также их жен и младшего медицинского персонала) оказался чрезвычайно высок. 

Врачи и их пациенты из обеспеченных слоев общества составили основную группу риска. В конце XIX века столетия в Европе для морфинистов стали создавать специальные клиники, где их пытались изолировать от наркотиков и как-то лечить. В Германии одна из таких клиник была организована в баварском городе Шёнберге, и свободных мест в ней не было. Заведовал этим учреждением профессор Буркарт. Вот что он рассказывал о своих пациентах: «Лица эти все до одного были интеллигенты и притом обладали известным достатком. Таким образом, лишний раз подтверждается мнение, что больше всего морфинистов дают интеллигентные и притом состоятельные классы (морфий стоит сравнительно дорого)... Из числа пользовавшихся у нас 36 человек было 27 мужчин и 9 женщин; ровно 50% общего количества морфинистов, т. е. 18 человек, были врачи. Восемь человек из остальных восемнадцати наших больных распределялись следующим образом: одна жена врача, два провизора – владельцы аптек, одна сестра милосердия и четыре господина, служивших по медико-санитарной части». 
Как говорится, комментарии излишни. 

От первого лица
Любопытно еще и то, что ореол утонченного и изысканного порока, окружавший морфий в глазах тех, кто еще не успел к нему пристраститься, не имел ничего общего с красивым распадом и декадентской эстетикой. Напротив, это была весьма неэстетическая болезнь, сопровождавшаяся частой рвотой, дрожанием рук, фурункулами. 

Вот как описывал себя доктор Поляков, от лица которого Булгаков рассказал страшную правду о собственной болезни: «Внешний вид: худ, бледен восковой бледностью. 
Брал ванну и при этом взвесился на больничных весах. В прошлом году я весил 4 пуда, теперь 3 пуда 15 фунтов. Испугался, взглянув на стрелку, потом это прошло.   
На предплечьях непрекращающиеся нарывы, то же на бедрах». 
О том же говорил и профессор Буркарт: «У морфинистов иногда наблюдаются особые болезни кожи, выражающиеся появлением сыпи, угрей и лишаев на лице и в межреберных пространствах. Душевное состояние также изменяется под влиянием злоупотреблений морфием...» 

О да, еще как меняется. Об этом Булгаков тоже знал не понаслышке. В час воздержания его герой доктор Поляков читал учебник по психиатрии: «Книга у меня перед глазами, и в ней написано по поводу воздержания от морфия: «...большое беспокойство, тревожное тоскливое состояние, раздражительность, ослабление памяти, иногда галлюцинация и небольшая степень затемнения сознания...»

«Тоскливое состояние»!..
Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы они были жалостливее к своим пациентам. Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя... в теле нет клеточки, которая бы не жаждала... Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия! 
  
Смерть – сухая, медленная смерть...
Вот что кроется под этими профессорскими словами «тоскливое состояние». 
Шли годы, десятилетия, морфий по-прежнему широко применялся в медицинской практике. Наркотическая зависимость среди медиков к концу первой четверти XX века сделалась обыденным явлением. Весьма красноречивые данные о морфинизме среди европейских медиков привел немецкий фармаколог профессор Луис Левин. В 1924 году 40,4 % врачей и 10 % их жен страдали морфинизмом. 
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх